Чапаев и Пустота
«Чапаев и Пустота» — третий роман Виктора Пелевина, впервые опубликованный в 1996 году.
Цитаты
[править]Глядя на лошадиные морды и лица людей, | |
— Чингиз Хан |
— Может, не потому Бог у нас вроде пахана с мигалками, что мы на зоне живём, а наоборот — потому на зоне живём, что Бога себе выбрали вроде кума с сиреной. — 8 |
1
[править]Чтобы немного прийти в себя после пережитого потрясения, я зарядил ноздри изрядным количеством кокаина. Он бритвой полоснул по мозгам, и я сразу сделался спокоен. Я не любил кокаин — он делал меня слишком сентиментальным, — но сейчас мне нужно было быстро прийти в себя. |
Публика была самая разношерстная, но больше всего было, как это обычно случается в истории человечества, свинорылых спекулянтов и дорого одетых блядей. |
О, чёрт бы взял эту вечную достоевщину, преследующую русского человека! И чёрт бы взял русского человека, который только её и видит вокруг! |
2
[править]— … если пытаешься убежать от других, то поневоле всю жизнь идёшь по их зыбким путям. Уже хотя бы потому, что продолжаешь от них убегать. Для бегства нужно твёрдо знать не то, куда бежишь, а откуда. Поэтому необходимо постоянно иметь перед глазами свою тюрьму. |
— … подсознательный конфликт есть сейчас практически у каждого. Я хочу, чтобы вы осознали его природу. Понимаете ли, мир, который находится вокруг нас, отражается в нашем сознании и становится объектом ума. И когда в реальном мире рушатся какие-нибудь устоявшиеся связи, то же самое происходит и в психике. При этом в замкнутом объёме вашего «я» высвобождается чудовищное количество психической энергии. Это как маленький атомный взрыв. Но всё дело в том, в какой канал эта энергия устремляется после взрыва. <…> |
— … существует такой уровень бессовестной хитрости, <…> на котором человек предугадывает перемены ещё до того, как они произошли <…>. Больше того, самые изощрённые подлецы приспосабливаются к ним ещё до того, как эти перемены происходят. |
— … умом Россию не понять — но и к сексуальному неврозу тоже не свести. |
3
[править]— А что такое красота? |
… пока идиоты взрослые заняты переустройством выдуманного ими мира, дети продолжают жить в реальности: среди снежных гор и солнечного света, на чёрных зеркалах замёрзших водоёмов и в мистической тишине заснеженных ночных дворов. И хоть эти дети тоже были заражены бациллой обрушившегося на Россию безумия, <…> всё же в их чистых глазах ещё сияла память о чём-то уже давно забытом мной; быть может, это было неосознанное воспоминание о великом источнике всего существующего, от которого они, углубляясь в позорную пустыню жизни, не успели ещё отойти слишком далеко. |
Было тяжело смотреть на этих людей и представлять себе мрачные маршруты их судеб. Они были обмануты с детства, и, в сущности, для них ничего не изменилось из-за того, что теперь их обманывали по-другому, но топорность, издевательская примитивность этих обманов — и старых, и новых — поистине была бесчеловечна. Чувства и мысли стоящих на площади были так же уродливы, как надетое на них тряпьё, и даже умирать они уходили, провожаемые глупой клоунадой случайных людей. Но, подумал я, разве дело со мной обстоит иначе? Если я точно так же не понимаю — или, что ещё хуже, думаю, что понимаю — природу управляющих моей жизнью сил, то чем я лучше пьяного пролетария, которого отправляют помирать за слово «интернационал»? Тем, что я читал Гоголя, Гегеля и ещё какого-нибудь Герцена? Смешно подумать. — вариант трюизмов |
— Мне не понравился их комиссар, — сказал я, — этот Фурманов. В будущем мы можем не сработаться. |
— … когда приходится говорить с массой, совершенно не важно, понимаешь ли сам произнесённые слова. Важно, чтобы их понимали другие. Нужно просто отразить ожидания толпы. <…> |
В её красоте было что-то отрезвляющее, что-то простое и чуть печальное; я говорю не о том декоративно-блудливом целомудрии, которое осточертело всем в Петербурге ещё до войны — нет, это было настоящее, естественное, осознающее себя совершенство, рядом с которым похоть становится скучна и пошла, как патриотизм городового. |
— … я думаю о <…> том, что человек чем-то похож на этот поезд. Он точно так же обречён вечно тащить за собой из прошлого цепь темных, страшных, неизвестно от кого доставшихся в наследство вагонов. А бессмысленный грохот этой случайной сцепки надежд, мнений и страхов он называет своей жизнью. И нет никакого способа избегнуть этой судьбы[К 1]. |
4
[править]Я подумал о том, насколько безысходна судьба художника в этом мире. Эта мысль, доставившая мне сперва какое-то горькое наслаждение, вдруг показалась невыносимо фальшивой. Дело было не только в её банальности, но и в какой-то её корпоративной подлости: все люди искусства так или иначе повторяли её, выделяя себя в какую-то особую экзистенциальную касту, а почему? Разве судьбы пулемётчицы или, например, санитара имели другой исход? Или в них было меньше мучительного абсурда? Да и разве связана неизмеримая трагедия существования с тем, чем именно человеку приходится заниматься в жизни? |
..не вполне верно было называть его безмыслием хотя бы по той простой причине, что мое сознание, полностью освободясь от мыслей, продолжало реагировать на внешние раздражители, никак не рефлексируя по их поводу. А когда я замечал полное отсутствие мыслей в своей голове, это само по себе уже было мыслью о том, что мыслей нет. Выходило, что подлинное отсутствие мыслей невозможно, потому что никак не может быть зафиксировано. Или можно было сказать, что оно равнозначно небытию. |
Поразительно, сколько нового сразу же открывается человеку, стоит только на секунду опустошить заполненное окаменелым хламом сознание! |
— … ты псих в натуре. Какие же в Древней Греции могли быть автомобили? |
5
[править]На самом деле слова «прийти в себя» означают «прийти к другим», потому что именно эти другие с рождения объясняют тебе, какие усилия ты должен проделать над собой, чтобы принять угодную им форму. |
— Я вот думаю, — сказала она, — плеснуть вам шампанским в морду или нет? |
… всё прекрасное, что может быть в человеке, недоступно другим, потому что по-настоящему оно недоступно даже тому, в ком оно есть. Разве можно, уставясь на него внутренним взором, сказать: вот оно, было, есть и будет? Разве можно как-то обладать им, разве можно сказать, что оно вообще принадлежит кому-то? |
Разве я не знаю, что в прошлое нельзя возвратиться? Можно мастерски подделать все его внешние обстоятельства, но никак нельзя вернуть себя прежнего, никак… |
— Что меня всегда поражало, — сказал он, — так это звёздное небо под ногами и Иммануил Кант внутри нас. |
— Петька! — позвал из-за двери голос Чапаева. — Ты где? |
— У интеллигента, <…> особенно у российского, который только и может жить на содержании, есть одна гнусная полудетская черта. Он никогда не боится нападать на то, что подсознательно кажется ему праведным и законным. Как ребёнок, который не очень боится сделать зло своим родителям, потому что знает — дальше угла не поставят. Чужих людей он опасается больше. То же и с этим мерзким классом. <…> Интеллигент, как бы он ни измывался над устоями империи, которая его породила, отлично знает, что в ней всё-таки жив был нравственный закон. <…> оттого, что если нравственный закон в ней был бы мёртв, он никогда не посмел бы топтать её устои ногами. <…> Нет, интеллигент не боится топтать святыни. Интеллигент боится лишь одного — касаться темы зла и его корней, потому что справедливо полагает, что здесь его могут сразу выебать телеграфным столбом. <…> Со злом заигрывать приятно, <…> риску никакого, а выгода очевидна. |
6
[править]Совершенно непонятно было, что это за человек и почему он ездит в метро, имея харю, с которой можно кататься по меньшей мере в «БМВ». |
Ассортимент был большой, но какой-то второсортный, как на выборах. |
Опьянение по своей природе безлико и космополитично. — вариант распространённой мысли |
«Японцы, — подумал Сердюк, — великий народ! Только подумать — две атомных бомбы на них кинули, острова отняли, а вот выжили ведь… И почему у нас только на Америку смотрят? На фиг нам она вообще нужна, эта Америка? Надо за Японией идти — мы же соседи. Бог велел. И им тоже с нами дружить надо — вместе эту Америку и дожмём… И атомную бомбу им вспомним, и Беловежскую пущу…» |
— … по своей природе российский человек не склонен к метафизическому поиску и довольствуется тем замешанным на алкоголизме безбожием, которое, если честно сказать, и есть наша главная духовная традиция. |
— Это русская концептуальная икона начала века, — сказал Кавабата. — Работа Давида Бурлюка. <…> Во-первых, <…> сам факт того, что слово «Бог» напечатано сквозь трафарет. Именно так оно и проникает в сознание человека в детстве — как трафаретный отпечаток, такой же, как и в мириадах других умов. Причём здесь многое зависит от поверхности, на которую оно ложится, — если бумага неровная и шероховатая, то отпечаток на ней будет нечётким, а если там уже есть какие-то другие слова, то даже не ясно, что именно останется на бумаге в итоге. Поэтому и говорят, что Бог у каждого свой. Кроме того, поглядите на великолепную грубость этих букв — их углы просто царапают взгляд. Трудно поверить, что кому-то может прийти в голову, будто это трёхбуквенное слово и есть источник вечной любви и милости, отблеск которых делает жизнь в этом мире отчасти возможной. Но, с другой стороны, этот отпечаток, больше всего похожий на тавро, которым метят скот, и есть то единственное, на что остаётся уповать человеку в жизни. |
… с грустью подумал, что Россия, в сущности, тоже страна восходящего солнца — хотя бы потому, что оно над ней так ни разу по-настоящему и не взошло до конца. |
— Сначала полагается привязать коня, — сказал [Кавабата]. |
7
[править]Я почувствовал, что и на меня подействовал гипноз близкой опасности. <…> я подошёл к ближайшему коню, привязанному к вбитому в стену кольцу, и запустил пальцы в его гриву. Отлично помню эту секунду — густые волосы под моими пальцами, кисловатый запах новенького кожаного седла, пятно солнечного света на стене перед моим лицом и удивительное, ни с чем не сравнимое ощущение полноты, окончательной реальности этого мига. Наверно, это было то чувство, которое пытаются передать словами «вдохнуть полной грудью», «жить полной жизнью». И хоть оно длилось всего одну короткую секунду, я в очередной раз успел понять, что эта полная и настоящая жизнь никогда не длится дольше в силу самой своей природы. |
— А как мне называть вас в этих записях? |
— Эх, Петька, Петька, — сказал Чапаев, — знавал я одного китайского коммуниста по имени Цзе Чжуан. Ему часто снился один сон — что он красная бабочка, летающая среди травы. И когда он просыпался, он часто не мог взять в толк, то ли это бабочке приснилось, что она занимается революционной работой, то ли это подпольщик видел сон, в котором он порхал среди цветов. Так вот, когда этого Цзе Чжуана арестовали в Монголии за саботаж, он на допросе так и сказал, что он на самом деле бабочка, которой всё это снится. Поскольку допрашивал его сам барон Юнгерн, а он человек с большим пониманием, следующий вопрос был о том, почему эта бабочка за коммунистов. А он сказал, что она вовсе не за коммунистов. Тогда его спросили, почему в таком случае бабочка занимается подрывной деятельностью. А он ответил, что всё, чем занимаются люди, настолько безобразно, что нет никакой разницы, на чьей ты стороне. |
Я заметил на борту тачанки эмблему —круг, разделённый волнистой линией на две части, чёрную и белую, <…> какой-то восточный символ. Рядом была крупная надпись, грубо намалёванная белой краской: |
— Золотая удача — <…> это когда особый взлёт свободной мысли дает возможность увидеть красоту жизни. |
— Мир, в котором мы живём — просто коллективная визуализация, делать которую нас обучают с рождения. Собственно говоря, это то единственное, что одно поколение передаёт другому. |
— Очень мало кто готов признать, что он такой же в точности, как и другие люди. А разве это не обычное состояние человека — сидеть в темноте возле огня, зажжённого чьим-то милосердием, и ждать, что придёт помощь? |
— Значит ли это, что этот момент, эта граница между прошлым и будущим, и есть дверь в вечность? |
8
[править]... если Шурик олицетворял элитный тип питерского бандита, то Колян был типичным московским лоходромом, появление которого было гениально предсказано футуристами начала века. Он весь как бы состоял из пересечения простых геометрических тел шаров, кубов и пирамид, а его маленькая обтекаемая головка напоминала тот самый камень, который, по выражению евангелиста, выкинули строители, но который тем не менее стал краеугольным в новом здании российской государственности. |
9
[править]— Все эти построения нужны только для того, чтобы избавиться от них навсегда. Где бы ты ни оказался, живи по законам того мира, в который ты попал, и используй сами эти законы, чтобы освободиться от них. Выписывайся из больницы, Петька. |
… авторство — вещь сомнительная, и все, что требуется от того, кто взял в руки перо и склонился над листом бумаги, так это выстроить множество разбросанных по душе замочных скважин в одну линию — так, чтобы сквозь них на бумагу вдруг упал солнечный луч. |
… что же ждёт поэзию? Ей совсем не останется места в новом мире — или, точнее, место будет, но стихи станут интересны только в том случае, если будет известно и документально заверено, что у их автора два хуя или что он, на худой конец, способен прочитать их жопой. Почему <…> любой социальный катаклизм в этом мире ведёт к тому, что наверх всплывает это тёмное быдло?.. |
Настоящее искусство тем-то и отличается от подделок, что умеет найти путь к самому загрубевшему сердцу и способно на секунду поднять в небеса, в мир полной и ничем не стеснённой свободы безнадёжнейшую из жертв всемирного инфернального транса. |
… вечная, неизменная судьба русского интеллигента. Тайком писать стихи о красных знамёнах, а зарабатывать одами на день ангела начальника полиции, или, наоборот, видеть внутренним взором последний выход Государя, а вслух говорить о развешивании графских бубликов на мозолистых гениталиях пролетариата — всегда, думал я, всегда это будет так. Даже если допустить, что власть в этой страшной стране достанется не какой-нибудь из сражающихся за неё клик, а просто упадёт в руки жулья и воров вроде тех, что сидят по всяким «Музыкальным табакеркам», то и тогда русский интеллигент, как собачий парикмахер, побежит к ним за заказом. |
Я всегда находил поцелуй чрезвычайно странной формой контакта между людьми. Насколько я знаю, это одно из тех нововведений, которые принесла с собой цивилизация — ведь известно, что дикари, живущие на южных островах, или жители Африки, ещё не переступившие ту грань, за которой изначально предназначенный человеку рай оказывается навсегда потерян, не целуются никогда. Их любовь проста и незамысловата; возможно, что и само слово «любовь» неприменимо к тому, что происходит между ними. Любовь, в сущности, возникает в одиночестве, когда рядом нет её объекта, и направлена она не столько на того или ту, кого любишь, сколько на выстроенный умом образ, слабо связанный с оригиналом. Для того чтобы она появилась по-настоящему, нужно обладать умением создавать химеры… |
— Конечно, у всех нас, русских интеллигентов, даже в сумасшедшем доме остаётся тайная свобода[1] a-la Pouchkine… |
— … так уж устроен этот мир, что на все вопросы приходится отвечать посреди горящего дома. |
— Котовский понял, что формы нет. Но вот что воска нет, он не понял. |
Весь этот мир — это анекдот, который Господь Бог рассказал самому себе. Да и сам Господь Бог — то же самое. |
— … страх всегда притягивает именно то, чего ты боишься. А если ты ничего не боишься, ты становишься невидим. Лучшая маскировка — это безразличие. Если ты по-настоящему безразличен, никто из тех, кто может причинить тебе зло, про тебя просто не вспомнит и не подумает. |
— Стойте, а Котовский? <…> Он что, тоже исчез? |
10
[править]По долгому опыту общения с солдатнёй я знал, что бесстыжее обсуждение интимных сторон жизни в низших классах общества выполняет примерно ту же функцию, что разговор о погоде в высших. |
— Знаете, — заговорил я, — если история нас чему-нибудь учит, так это тому, что все пытавшиеся обустроить Россию кончали тем, что она обустраивала их. Причем, как бы это сказать, далеко не по лучшим эскизам. — Правильно, — сказал господин. — Вот именно поэтому и надо думать, как нам обустроить ее так, чтобы этого больше не происходило. |
Забравшись на эстраду, я облокотился на органчик, затянувший в ответ протяжную ноту неприятного тембра, и оглядел напряженно затихший зал. Публика была самая разношерстная, но больше всего было, как это обычно случается в истории человечества, свинорылых спекулянтов и дорого одетых блядей. Все лица, которые я видел, как бы сливались в одно лицо, одновременно заискивающее и наглое, замершее в гримасе подобострастного самодовольства, - и это, без всяких сомнений, было лицо старухи процентщицы, развоплощенной, но по-прежнему живой. |
Боже мой, да разве это не то единственное, на что я всегда только и был способен — выстрелить в зеркальный шар этого фальшивого мира из авторучки? |
Я кивнул, повернулся к двери и припал к глазку. Сначала сквозь него были видны только синие точки фонарей, прорезавших морозный воздух, но мы ехали всё быстрее — и скоро, скоро вокруг уже шуршали пески и шумели водопады милой моему сердцу Внутренней Монголии. |
О романе
[править]— Виктор Пелевин[4], 1996 или 1997 |
- см. Александр Архангельский, «Пустота. И Чапаев», апрель 1997
Важная странность его прозы заключается в том, что он упрямо вытесняет на повествовательную периферию центральную «идею», концептуальную квинтэссенцию своих сочинений. <…> | |
— Александр Генис, «Поле чудес. Виктор Пелевин», ноябрь 1997 |
… «Чапаев и Пустота», очень наглядно прописанный лубок-коан, который в предельно доступной для масс форме популяризирует/карнавализирует (тут кто как видит) неуклонно овладевающие этими массами идеи солипсизма — что тоже определённо способствует осознанию проблемы. | |
— Сергей Бережной, «Похвала глупости, или Второй способ преодоления барьеров», 1998 |
Исключительность центрального персонажа <…> — константа пелевинской прозы. Единственный прозревающий в толпе слепых, <…> постоянный заместитель автора, собственно говоря, только этой самой исключительностью и характеризуется. До поры он ничем не отличается от окружающих уродцев, <…> но в подобающий момент обнаруживает свою «инакость». В чём она заключается, понять нельзя (и не нужно), ибо «качеств» у пелевинского alter ego нет и быть не может. Пустота и есть пустота. То есть, согласно истасканному общеромантическому правилу, сверхполнота, способность на всё. В чапаевском романе Пелевин не случайно (хоть и без каких-либо художественных мотивировок) устраивает разнос Лермонтову. <…> архиперсонаж Пелевина — карикатурный сколок Печорина <…>. | |
— Андрей Немзер, «В каком году — рассчитывай…» |
… дзен-буддистский боевик. Буддизм в нём — не экзотическая система авторских взглядов, а неизбежный вывод из наблюдения над современностью. Однако прелесть этого романа не в послании (message), а в средстве связи (medium). Заслуга автора в том, что путь от одной пустоты к другой он проложил по изъезженному пространству. Роман заиграл от того, что содержание — буддистскую сутру — Пелевин опрокинул в форму чапаевского мифа. <…> | |
— Александр Генис, «Машина вычитания: Виктор Пелевин составил новый роман», 1999 |
1996
[править]Особое раздражение (наряду с окружающей действительностью) у Пелевина вызывают Аристотель и Лермонтов. Много лет назад в аналогичной ситуации Евгений Сидоров создал прекрасную формулу: «Пастернак и Передреев — бой неравный». | |
— Андрей Немзер, «Как я упустил карьеру» |
Каждому россиянину по одному произведению, непохожему на другие! <…> | |
— Павел Басинский, «Из жизни отечественных кактусов» |
Давно замечено, что в России с её литературоцентризмом, едва ли не каждый, испытавший мистический опыт, спешит поведать свои переживания городу и миру в форме романа или поэмы, не понимая, что тем самым сводит уникальность пережитого к банальности слов, давно перешедших от Эммануила Сведенборга к Ричарду Баху. И в этой ситуации путь «священной пародии», избранный Пелевиным — едва ли не единственный шанс передать мистическое послание, не опошлив его. Этот путь, разумеется, таит в себе опасность: даже те, кому близки развиваемые Пелевиным идеи, могут предпочесть читать романы и трактаты по-отдельности. | |
— Сергей Кузнецов, «Чапаев на пути воина» |
Стоило мне приступить к новому роману Виктора Пелевина, <…> как любая открытая по другому поводу книга стала вставлять свои реплики в пелевинский текст. <…> | |
— Ирина Роднянская, «…и к ней безумная любовь…» |
1997 (1998)
[править](Знаки романа) ... вспомните интеллигентов, захлебывающихся от восторга при распаде страны в начале и конце ХХ века. Ведь они перед этим изрядно начитались. Сейчас Пелевин предлагает интеллигентам плюнуть на этот мир, который иллюзия, и искать просветления. Может оно и неплохо. По крайней мере, лучше, чем участие в политических движениях, почти наверняка вредных для России. | |
— Кирилл Резников, "Ещё раз о Чапаеве и Пустоте" |
2000-е
[править]У Пелевина всегда сохраняется напряжение между, допустим, анекдотами о Чапаеве и их буддистской интерпретацией — трансформация всегда иронически обнажена и подчёркнуто субъективирована героем.[10] | |
— Марк Липовецкий, «ПМС (постмодернизм сегодня)», 2002 |
Пелевин пишет парадоксальный воспитательный роман о трансформациях симулякров и иллюзий в единственно непреложную для личности реальность, которая, в свою очередь, легко обнаруживает свою иллюзорную природу и незначительна (или даже оскорбительна) для кого-либо другого. Парадокс этого «воспитательного романа» в том, что центральным учением оказывается отсутствие и принципиальная невозможность «истинного» учения. <…> Строго говоря, пелевинский герой взыскует утопии абсолютной свободы, но трезво сознаёт несбыточность и опасность достигнутой утопической цели. | |
— Марк Липовецкий, «Современная русская литература» (том 2), 2003 |
«Чапаев» ещё пока понятен, но тонет в нежной дымке истории — потому что и Чапаев как герой анекдота скоро пропадёт из лексикона наших чад, и объевшиеся мухоморов бандиты встречаются в наших городах не чаще амурских тигров и бурых медведей — хоть в красную книгу заноси. | |
— Александр Гаврилов, «Диалектика пустоты», август 2003 |
Виктор Пелевин <…> в своей замечательной книге «Чапаев и Пустота», совершил нечто подобное тому, что в своё время предложил Михаил Булгаков своим романом «Мастер и Маргарита»: Булгаков дал современный, сильно отличающийся от канонического, но написанный на живом языке и подверставший к старым проблемам новые, вариант «Нового Завета» — очень востребованную книгу, которая заставила отлучённые от Евангелия поколения раскрыть его заново, Пелевин же дал популярную версию буддизма, написанную в исключительно увлекательном, языком сегодняшнего дня, остроумную и элегантную книгу. | |
— Людмила Улицкая, «Неоязычество и мы», сентябрь 2004 |
Прототипы: Пётр Пустота. <…> 2) Пётр Демьянович Успенский. <…> | |
— Виктория Шохина, «Чапай, его команда и простодушный ученик» |
В известной степени «Чапаев и Пустота» играет в эволюции Пелевина ту же роль, что «Сердцах четырёх» — в эволюции Сорокина: определённый метод, разработанный в раннем творчестве каждого из авторов, в указанных романах достигает предельной кристаллизации и одновременно начинает подрывать свои собственные основания. Недаром «Чапаев» вызвал в критике и пугающие похвалы Пелевину как «классическому писателю-идеологу», использующему постмодернистские приёмы «для откровенной проповеди»[К 3]. | |
— Марк Липовецкий, «Паралогии: Трансформации (пост)модернистского дискурса в русской культуре 1920—2000 годов», 2008 |
См. также
[править]- Роман Дмитрия Фурманова «Чапаев», который цитируется в романе Пелевина.
Комментарии
[править]- ↑ Метафора жизни из «Жёлтой стрелы».
- ↑ См. комментарии к отрывку: А. Архангельского в «Пустота. И Чапаев» от слов «единственный по-настоящему ярко» до «не смеет властвовать здесь»; М. Липовецкого в «Голубое сало поколения, или Два мифа об одном кризисе» от «красота и превращает» до «не жалко и умереть».
- ↑ См., например, рецензии: С. Корнева[12] и С. Кузнецова[7] (комментарий Липовецкого).
Примечания
[править]- ↑ В. Моисеев. Хаз барагаз. Краткий курс внутренней эмиграции, Сноб, 19.03.14.
- ↑ Пустота. И Чапаев // А. Архангельский. Обстоятельства места и времени (связка рецензий) // Дружба Народов. — 1997. — № 5.
- ↑ "Язык улицы и язык поэзии: литература в эпоху масскультуры" (выборка по Пелевину) на pelevin.nov.ru
- ↑ Аннотация // Виктор Пелевин. Чапаев и Пустота. — М.: Вагриус, 2003.
- ↑ Знамя. — 1998. — № 5.
- ↑ Два мнения о романе Виктора Пелевина Чапаев и Пустота // Литературная газета. — 1996. — 29 мая.
- ↑ 1 2 КоммерсантЪ-daily, 27 июня 1996.
- ↑ Новый мир. — 1996. — № 9.
- ↑ Сайт творчества Виктора Пелевина, Кирилл Резников "Ещё раз о Чапаеве и Пустоте"
- ↑ Знамя. — 2002. — № 5.
- ↑ НГ-Ex libris, 05.10.2006.
- ↑ Столкновение пустот: Может ли постмодернизм быть русским и классическим? Об одной авантюре Виктора Пелевина // Новое литературное обозрение. — 1997. — № 28.